Действующие
лица повести образуют единую социальную пирамиду. И чем ближе к вершине
этой пирамиды, тем низменнее причины лакейства, которое совершается уже
"из высших соображений". подробнее...
отрывок из произведения:Человек
мирный и выдержанный при моем темпераменте — тридцать восемь лет, можно
так сказать, в соку кипел, — но после таких слов прямо как ожгло меня.
С глазу на глаз я бы и пропустил от такого человека… Захотел от собаки
кулебяки! А тут при Колюшке — и такие слова!..
— Не имеете права
елозить по чужой квартире! Я вам доверял и комнату не запирал, а вы с
посторонними лицами шарите!.. Привыкли в ресторанах по карманам гулять,
так думаете, допущу в отношении моего очага!..
И пошел… И даже не
пьяный. Чисто золото у него там… А это он мстил нам, что с квартиры его
просили, чтобы комнату очистил. Натерпелись от него всего. В участке
писарем служил, но очень гордый и подозрительный. И я его честью
просил, что нам невозможно в одной квартире при таком гордом характере
и постоянно нетрезвом виде, и вывесил к воротам записку. Так ему
досадно стало, что я комнату его показал, — и накинулся.
«За
человека не считаете» и то и се!.. А мы, напротив, с ним всегда очень
осторожно и даже стереглись, потому что Колюшка предупреждал, что он
может быть очень зловредный при своей службе.А у меня с Колюшкой тогда
часто разговор был про мое занятие. Как он вырос и стал образованный,
очень было не по нем, что я при ресторане. Вот Кривой то, жилец то наш,
— фамилия ему Ежов, а это мы его промежду собой звали, — и ударил в
этот пункт. По карманам гуляю! Чуть не зашиб я его за это слово, но он
очень хитрый и моментально заперся на ключ. Потом записку написал и
переслал мне через Лушу, мою супругу. Что от огорчения это он и
неустройства, и предлагал набавить за комнату полтинник. Плюнул я на
эти пустые слова, когда он и раньше то по полтинникам платил. Только бы
очистил квартиру, потому прямо даже страшный пo своим поступкам… И на
глаза то всегда боялся показаться — все мимо шмыгнуть норовил. Но с
Колюшкой был у меня очень горячий разговор. Я даже тогда пощечину ему
дал за одно слово… И часто он потом мне все замечания делал:
— Видите, папаша… Всякий негодяй может ткнуть пальцем!..
А
я смолчу и думаю себе: молод еще и не понимает всей глубины жизни, а
вот как пооботрется да приглядится к людям — другое заговорит.
А все
таки обидно было от родного сына подобное слушать, очень обидно! Ну
лакей, официант… Что ж из того, что по назначению судьбы я лакеи! И
потом, я вовсе не какой нибудь, а из первоклассного ресторана, где
всегда самая отборная и высшая публика. К нам мелкоту какую даже и не
допускают, и на низ, швейцарам, строгий наказ дан, а все больше люди
обстоятельные бывают — генералы, и капиталисты, и самые образованные
люди, профессора там и вообще, коммерсанты и аристократы… Самая тонкая
и высокая публика. При таком сорте гостей нужна очень искусственная
служба, и надо тоже знать, как держать себя в порядке, чтобы не было
какого неудовольствия. К нам принимают тоже не с ветру, а все равно как
сквозь огонь пропускают, как вес равно в какой университет. Чтобы и
фигурой соответствовал, и лицо было чистое и без знаков, и взгляд
строгий и солидный. У нас не прими подай, а со смыслом. И стоять надо
тоже с пониманием и глядеть так. как бы и нет тебя вовсе, а ты все
должен уследить и быть начеку. Так это даже и не лакей, а как все равно
метрдотель из второклассного ресторана.
— Ты, — говорит. — исполняешь бесполезное и низкое ремесло! Кланяешься всякому прохвосту и хаму… Пятки им лижешь за полтинники!
А?!
Упрекал меня за полтинники! А ведь он и вырос то на эти полтинники,
которые я получал за все — и за поклоны, и за услужение разным
господам, и пьяным, и благородным, и за разное! И брюки на нем шились
на эти полтинники, и курточки, и книги куплены, которые он учил, и
сапоги, и все! Вот что значит, что он ничего то не знал из жизни!
Посмотрел бы он, как кланяются и лижут пятки, и даже не за полтинник, а
из высших соображений! Я то всего повидал.
Когда раз в круглой
гостиной был сервирован торжественный обед по случаю прибытия господина
министра. и я с прочими номерами был приставлен к комплекту, сам
собственными глазами видел, как один важный господин, с орденами по
всей груди, со всею скоростью юркнули головой под стол и подняли
носовой платок, который господин министр изволили уронить. Скорей моего
поднял и даже под столом отстранил мою руку. Это даже и не их дело — по
полу елозить за платками… Поглядел бы вот тогда Колюшка, а то — лакей!
Я то, натурально, выполняю свое дело, и если подаю спичку, так подаю по
уставу службы, а не сверх комплекта…
Я как начал свою специальность,
с мальчишек еще, так при ней и остался, а не как другие даже очень
замечательные господа. Сегодня, поглядишь, он орлом смотрит, во главе
стола сидит, шлосганисберг или там шампанское тянет и палец мизинец с
перстнем выставил и им знаки подает на разговор и в бокальчик гукает,
что не разберешь; а другой раз усмотришь его в такой компании, что и
голосок то у него сладкий и тонкий, и сидит то он с краешку, и голову
держит, как цапля, настороже, и всей то фигурой играет по одному
направлению. Видали…
И обличьем я не хуже других. Даже у меня
сходство с адвокатом Глотановым, Антон Степанычем, — наши все смеялись.
Оба мы во фраках, только, конечно, у них фрак сшит поровней и
матерьялец получше. Ну, живот у них, правда, значительней и пущена
толщенная золотая цепь. А тоже лысинка, и вообще в масть. Только вот
бакенбарды у меня, а у них без пробрития. А если их пробрить да
нацепить на бортик номер, очень бы хорошо сошли заместо меня. И у меня
бумажник, но только разница больше внутренняя. У них бумажник, конечно,
вздут, и выглядывают пачечки разных колеров, и лежат вексельки, а у
меня бумажник сплющен и никаких колеров не имеется, а заместо
вексельков вот уже три недели лежат две визитные карточки: судебного
кандидата Перекрылова на двенадцать рублей, по случаю забытых дома
денег, и господина Зацепского, театрального певца, с коронкой, на
девять рублей по тому же поводу. Вот уже они три недели не являются и
думают не платить, но это — подожди, мадам! Таких господ и у нас
немало, и если бы платить за всех забывающих, так не хватило бы даже
государственного банка, я так полагаю. Есть которые без средств, а
любят пустить пыль в глаза и пыжатся на перворазрядный ресторан,
особенно когда с особами из высшего полета. Очень лестно подняться по
нашим коврам и ужинать в белых залах с зеркалами, особливо при
требовательности избалованных особ женского пола… Ну, и не рассчитают
паров. И нехорошо даже смотреть, как конфузятся и просматривают в
волнении счет и как бы для проверки вызывают в коридор. Даже с дрожью в
голосе. Потому стыдно им перед особами. Ну, на страх и риск и
принимаешь карточки. И выгодно бывает, когда в благодарность прибавят
рублика два. Это ни для кого не вредно, а даже полезно и помогает
обороту жизни. И тут ничего такого нет. Сам даже Антон Степаныч, когда
завтракают с деловыми людьми, очень хорошо говорят про оборот капитала,
и у них теперь два дома на хорошем месте, и недавно их поздравляли еще
с третьим, по случаю торгов. А потом, с ними ведут дружбу Василь
Василич Кашеротов, «первой помощи человек», как у нас про них говорят.
У них всегда при себе пустые вексельки, чтобы молодым людям из хорошего
семейства дать в момент и получить пользу. А совсем на моих глазах в
люди вышли и в знакомстве с такими лицами, что… Даже состоят как бы в
попечителях при женском монастыре и любитель, особливо обожают
послушниц — и достигают, по своему влиянию и жертвам. Даже по случаю
такой их специальности насчет вексельков будто некоторые очень шикарные
дамы из семейств бывают с ними в знакомстве. Да а!.. Что значат деньги!
А сами из себя сморщены, и изо рта у них слышно на довольно большое
расстояние, ввиду гниения зубов. Конечно, жизнь меня тронула, и я
несколько облез, но не жигуляст, и в лице представительность, и даже
баки в нарушение порядка. У нас ресторан на французский манер, и потому
все номера бритые, но когда директор Штросс, нашего ресторана, изволили
меня усмотреть, как я служил им, — у них лошади отменные на бегах и две
любовницы, — то потребовали метрдотеля и наказали:
— Оставить с баками.
Игнатий Елисеич живот спрятал из почтения и изогнулся:
— Слушаюсь. Некоторые одобряют, чтобы представительность…
— Вот. Пусть для примера остается. Так специально для меня и распорядились. А Игнатий Елисеич даже строго настрого наказал:
—
И отнюдь не смей сбрить! Это тебе прямо счастье. Ну, счастье! Конечно,
виду больше и стесняются полтинник дать, но мешает при нашем деле.
Скачать: shmelev_ivan_chelovek_iz_restorana.rar [170,71 Kb] (cкачиваний: 123)